Читать онлайн книгу "Аки лев рыкающий"

Аки лев рыкающий
Стасс Бабицкий


Сыщик Мармеладов
Лето 1899 года. Первая гонка на автомобилях в истории Российской империи. Двенадцать машин, рыча моторами, несутся по государевой дороге из Москвы в Петербург, вспарывая тишину провинциальных городов оглушительными гудками. Прогресс! Торжество железных коней над крестьянской лошадкой. Но среди гонщиков затесался убийца, и – скорее всего, – не один. Успеет ли сыщик Мармеладов вычислить всех злодеев до финиша? Он мчится на предельной скорости, наперегонки с самим дьяволом в человеческом обличье.





Стасс Бабицкий

Аки лев рыкающий





Пролог


День за днем, месяц за месяцем, время убегает от нас в безвозвратную даль. Вроде бы вот только что промелькнул верстовой столб, оглянешься – а его уже не видать. Всего через полгода планета, не сбавляя скорости, вкатится в двадцатый век. Задумайтесь, господа, каким он будет? Теряетесь в догадках? А я вам скажу наверняка: будет он скучным до зевоты. Во всяком случае, в нашем Отечестве.

Нынешний век подарил человечеству удивительнейшие открытия – электричество, фотографию, кинематограф, телефонную связь, железную дорогу, велосипеды, автомобили и даже летательные аппараты! Европа и Америка, ревут моторами, обгоняя друг друга на пути к прогрессу. Но России все это, как будто, совсем не нужно. Она плетется позади на задохлой извозчичьей лошаденке, глотая выхлопную гарь и пыль, поднятую чужими пневматическими шинами. А все почему? Ответ прост, хотя и весьма печален: всему виной наше дремучее бездорожье, в котором рано или поздно завязнет любой прогресс.

Читателям журнала «Циклист»[1 - Циклистами в конце XIX – начале ХХ веков называли велосипедистов. Причем слово это было куда более популярным, чем, собственно, велосипедист.] знакома каждая яма, кочка или колдобина на московских дорогах. Письма в редакцию наполнены болью разбитых лбов и содранных коленок. Тот же, кто никогда не разгонялся на брусчатке, отбивая крестец и выстукивая зубами баховскую «Шутку», все равно не поймет глубины отчаяния любителей бисиклетной[2 - Велосипедной. Да, еще одно старинное словечко, которое часто употреблялось в дореволюционной прессе.] езды. На всю Москву найдется единственное место, где можно прокатиться, без риска сломать шею – от Тверской заставы до Петровского дворца. Здесь по воскресеньям собирается отменное общество, а в солнечную погоду проводятся заезды на скорость.

Сам я часто участвовал в гонках. Признаюсь без ложной скромности – с неизменным успехом. Спросите у завсегдатаев кафе братьев Смирновых или поинтересуйтесь в московском кружке велосипедной езды, вам любой подтвердит, что Жорж Базальтов выигрывал у авторитетнейших спортсменов нашего города, обгонял и Крупнова, и Тыминского, и даже великолепного Фадеева. Именно поэтому издатель «Циклиста» г-н Липскеров предложил мне, хоть я не являюсь корреспондентом журнала, написать о первом в истории Российской империи совместном заезде велосипедов и самодвижущихся экипажей из Москвы в Петербург, намеченном на 21 июня 1899 года. Ответственное поручение!

Я согласился не раздумывая. Однако писательского опыта у меня маловато, и я не вполне понимаю, что более достойно внимания почтеннейшей публики, поэтому решил записывать все события и разговоры, не упуская мельчайших деталей. Пусть редактор потом вычеркнет из этой хроники все, что сочтет лишним.




I


Москва.

Петровский путевой дворец.

Около 8 часов утра.

Поначалу я решил ехать на верном «Гладиаторе»[3 - Популярная в те годы марка велосипеда.]. Но крутить педали и одновременно составлять путевые заметки весьма затруднительно. Останавливаться через каждые две-три версты, чтобы отметить интересный факт? Нет, решительно невозможно. Поэтому я с радостью ухватился за предложение князя Щербатова, – председателя недавно созданного клуба автомобилистов Москвы, – участвовать в гонке на его моторном экипаже. Это совсем другое дело. Шоффер[4 - В дореволюционных газетах использовалось именно такое написание, через двойную Ф.] держит руль и следит за дорогой, а пассажиры могут отвлекаться, глазеть по сторонам и записывать свои впечатления. Блокнот для этих целей я купил заранее, а с вечера заточил несколько грифельных карандашей – они топорщились в нагрудном кармане пиджака остриями вверх. Приятели, подходившие меня приветствовать, невольно вскрикивали в момент панибратских объятий.

– Ты стал колючим, – хмыкнул Иван Пузырев. – Настоящий дикобраз.

И ведь он всегда таков! Сразу ярлыки навешивает. Хотя если уж кто здесь и напоминает ежа своим видом, то именно он. На голове стоят дыбом непослушные вихры, из бордового пиджака во все стороны торчат нитки. Впрочем, я не обиделся. Мы давно знакомы с этим талантливым механиком и изобретателем, но в последнее время почти не виделись, поскольку он дни и ночи напролет торчал в мастерской.

– Пойдем-ка, выпьем квасу, – предложил Пузырев.

– Успеем ли? – засомневался я. – До старта осталось минут пять.

– Разве в Москве хоть что-то начинается вовремя? – крепко взял меня за локоть и потащил к бочонку, стоящему на телеге, а силушкой его Бог не обидел, сопротивляться бесполезно. – К тому же эта гонка задумана вовсе не для спортивного состязания.

– А для чего же?

– До чего ты наивен, Жорж. Для коммерции, конечно. Чтобы потом продать больше машин по ошеломительным ценам. Фотографы делают снимки для газет, и, заметь, каждый автомобиль щелкают отдельно. Шофферы принимают эффектные позы, щеки надувают для важности. Так что пока дым от вспышек окончательно не рассеется, никто с места не сдвинется. Эта ярмарка тщеславия, должен признаться, изрядно утомляет.

– Зачем же ты заявился на сегодняшний пробег? Тоже хочешь выгодно продать свой драндулет?

– Почему бы и нет? Однажды я открою автомобильный завод. Не вечно же отцовский капитал разбазаривать, – улыбнулся он и тут же смутился. – Но сейчас гораздо важнее испытать мою чуду-юду на долгой дистанции.

– Отчаянный ты, Иван. Эк, замахнулся, сразу на семьсот верст[5 - Мера длины, равная 1066 м.].

– Чуть поменьше. Я еду с этой бандой только до Торжка. Доставлю туда одного человека…

– Получается, ты – первый в России извозчик с мотором? – теперь уже и я не сумел сдержать улыбки. – И по какому тарифу катаешь?

– Жорж, что за шутки, в самом деле! – не только щеки, но и уши Пузырева покраснели. – Отец прочел в газетах про автопробег и попросил, раз такая оказия, подвезти своего давнего знакомца. Какого-то важного старикана. А мне не трудно, все равно по пути.

– Но хватит ли бензина?

– Безусловно. Сто бочек, по десять пудов[6 - Мера веса, равная 16,3 кг.] каждая, развезли на подводах еще неделю назад. В каждом городе и даже крупной деревне вдоль дороги участники гонки смогут сегодня залить полный бак, причем совершенно бесплатно.

Мы допили квас, и пошли к дворцовым воротам. Над красно-белыми башенками висели низкие облака с сизыми боками. Предвестники дождя. Ленивое, еще толком не пробудившееся солнце пронзало эту плотную завесу редкими иглами. Лучи тут же преломлялись в начищенных до блеска автомобильных боках и летели в толпу зевак, ослепляя их, заставляя щуриться. Люди столпились вокруг дюжины моторных машин, кое-кто залез на зубчатые стены, чтобы разглядеть получше. На циклистов никто не обращал внимания, даже фотограф не стал тратить на каждого отдельную пластину и запечатлел всем скопом. Немного обиженные таким пренебрежением, они готовились к старту в стороне. Шофферы же наводили последний лоск на свои фырчащие колесницы и гоняли мальчишек, чтобы те не теребили клаксон.

– Ты знаком со всеми участниками гонки? – спросил я Пузырева.

– Почти. Мир моторов довольно тесен.

– Что за дядька со смешными усами выступает под первым номером?

– Это Луи Мази.

– Француз?

– Родился в Париже, но давно живет в Москве. Поэтому ругается исключительно по-русски. И как ругается – песня! Сам услышишь, ухабов на дороге много, – Пузырев помахал усачу рукой, тот приподнял клетчатую кепку в знак приветствия.

– А что у него за авто? – продолжал допытываться я.

– «Клеман».

– Никогда о таком не слышал.

– Никто не слышал. Построили его где-то в шотландской глуши, в обычном каретном сарае. Но Луи любит штучный товар и экспериментальные модели. Их можно дешево купить, а после гонок перепродать втридорога. Кузов он всегда перекрашивает в зеленый цвет, говорит, так легче сбагрить. Рискует, конечно. Если приедет к финишу последним – никто не купит, крась не крась… Вот у военных надежный «Панар-Левассор», – Пузырев почтительно гладил железный бок с нарисованной цифрой два. – Они как раз рисковать не станут. Обкатают этого красавца на гонках и вскорости закупят две дюжины штабных авто. Генералов возить. Идеальный выбор: двигатель в пять лошадок, мягкие кресла – да, дорогой друг, о том, как поуютнее разместить седалища высшего командования в армии думают в первую очередь! – и мощные колеса.

Он присел на корточки, указывая пальцем на толстенные спицы и обод, подбитый тремя слоями парусины.

– Если вдруг все шины лопнут, то и в этом случае можно доползти до пункта назначения. Правда, с черепашьей скоростью, зато надежно.

Офицер с бакенбардами, сидевший на пассажирском месте, сердито кашлянул. Я прекрасно понимал его раздражение: гонщики – народ суеверный, а тут конкурент брешет под руку. В смысле, под колесо. Еще накаркает беду. Хотя, нельзя исключать, что недовольство военного проистекало из общения с велосипедистом-любителем – увалень в красной рубахе, слегка подшофе, приставал с вульгарными разговорами. Тем не менее, я счел за лучшее извиниться:

– Все, все. Мы уходим, – а когда мы отдалились шагов на пять, шепнул Пузыреву. – Заметь, на фото красовался этот недовольный полковник с орденами, его портрет и фамилию напечатают в завтрашней газете. А за руль усадили безымянного солдата в штопаной гимнастерке. Если победят, все лавры достанутся командиру. Если проиграют, виноватить станут этого юнца. Справедливо ли?

Задумавшись о своем, Иван не ответил. Он скользил пустым взглядом по автомобилям и рассеянно перечислял их марки:

– Третий номер – бельгийский «Вивинус». Четвертый – австрийский «Грэф». Пятый – итальянский «Фиат», шестой – «Де Дьон-Бутон»…

– Ядрен батон? – переспросил я, пытаясь взбодрить его шуткой.

– «Де Дьон…» Что? Прости, Жорж. Отвлекся. А ведь дальше как раз самые интересные экземпляры. Например, это истинное воплощение немецкого педантизма – «Даймлер». Один из главных фаворитов гонки.

Автомобиль напоминал торт из нескольких ярусов: четыре огромных колеса, расставленных до нелепости широко, над ними возвышается жестяная коробка, а на самом верху торчит одинокое кресло, открытое всем ветрам и перед ним – руль на длинной жерди. И это – фаворит? Мое изумленное лицо отразилось в выпуклом стекле единственной передней фары и в монокле шоффера средних лет.

– Он тоже немец? – поинтересовался я тихонько, не желая никого оскорбить.

– Нет, это потомственный русский фабрикант Глушаков.

– Неужели тот самый, что промотал миллионное состояние предков? Прошлой зимой читал о нем фельетон, кажется, в «Московских ведомостях».

– Не могу сказать, – покачал головой Иван. – Я фельетоны пролистываю. В них редко встречаются достоверные факты, в основном – ехидные намеки и глупое зубоскальство. А «Ведомости» я и вовсе зарекся открывать.

– Давно ли?

– С апреля. В выпуске от пятого числа они напечатали отчет о конкурсе фигурной езды на паромобилях. И позволили себе откровенно паскудный вывод: «Не удивительно, что состязания выиграла госпожа Гигельдорф, ведь женщины давно уж привыкли ходить по улицам, выписывая кренделя своей „кормой“, а теперь эту привычку переносят на автомобильную езду…» Каково?! Вместо того чтобы поддержать порыв, газетные щелкоперы глумливо хохочут. А ведь только когда все барышни, старики и малые дети научатся управлять самодвижущимися экипажами без страха и предубежденности, только тогда, Жорж, наше общество откроется техническому прогрессу!

Я не стал возражать, хотя по данному вопросу имею сугубо противоположное мнение и уверен, что доверить женщине руль – это такая же большая ошибка, как вручить мартышке зажженный факел и запустить ее резвиться на пороховой склад. Но в тот момент куда интереснее было узнать об устройстве паромобиля, с которым никогда прежде не сталкивался. Иван охотно пустился в объяснения, чем бензиновый двигатель лучше парового, но через три минуты я окончательно запутался и осознал, что не сумею повторить вам, многоуважаемые читатели, чем различаются эти моторы. Тогда Пузырев подвел меня к элегантному локомобилю с большой красной восьмеркой на боковой дверце.

– Акционерное общество «Дукс» начинало с производства велосипедов. Помнишь, года два назад они дали объявление: «У нас три золотых медали парижской ярмарки, поэтому цены повышены до 130 рублей»?

– Еще бы не помнить! – воскликнул я. – Они тогда отпугнули всех клиентов и если бы резко не отыграли назад, то моментально обанкротились бы.

– А теперь на этом заводе строят паровики. Скоростей из них не выжмешь, зато ход плавный и не воняет выхлопами. Колеса используются велосипедные, недорогие. Спрос на «Дуксы» небольшой, но все же имеется. О, сейчас я познакомлю тебя с Луизой Гигельдорф.

К нам подошла высокая стройная барышня лет двадцати. На ней было легкомысленное васильковое платье, но в остальном она старалась выглядеть строгой и солидной, отчего являла собой комичное зрелище – на плечи небрежно наброшена черная кожаная куртка, на носу – очки с огромными стеклами, а голова укутана шарфом, на манер бедуинов. Она сняла перчатки, чтобы крепко пожать руку мне и Ивану, и тут же снова их надела.

– Господа, поторопитесь, гонка вот-вот начнется!

Голос ее звенел, как весенний ручеек, но я не собирался переменять мнение насчет женщин за рулем и потому молча развернулся, чтобы идти дальше. Пузырев вновь задержал меня.

– Начнется? Без напутственной речи? Вряд ли, – говорит вроде бы со мной, а сам глаз не сводит с г-жи Гигельдорф. – Пока все попечители клуба автомобилистов не выскажутся о победе железного коня над крестьянской лошадкой, никто с места не сдвинется.

Девушка захихикала, но тут же взяла себя в руки, приметив строгий взгляд пожилого господина, стоящего в десяти шагах.

– Отец, похоже, недоволен вашим участием в гонке, – проницательности Ивана позавидовали бы многие сыщики.

– Он переживает из-за того, что я отказала очередному жениху, – губы Луизы задрожали, я так и не понял – то ли от гнева, то ли она пыталась сдержать смех.

– Вы что же, совсем не хотите выйти замуж? – я не желал показаться нескромным, но восклицание вырвалось само собой.

– Хочу, – честно ответила гонщица. – Но не за этих. Дело в том, господин Базальтов, что я откровенно расспрашиваю всех, кто ко мне сватается. Выясняю, какую жену они хотят заполучить. Ответы всегда одинаковые. Во-первых, красивую… Положим, тут я еще могу соответствовать их ожиданиям.

– На все сто! – воодушевился Пузырев.

– Но дальше они рисуют в своих фантазиях совсем не меня. Все хотят заполучить кроткую домоседку, которая обустроит уютное гнездышко, нарожает детей, и никогда не будет перечить мужу. А я, знаете ли, взвою от тоски за вышиванием. Я хочу мир посмотреть, поехать далеко-далеко к океану. И если отыщется человек, который готов разделить эти мои увлечения…

По пылающим глазам Ивана я догадался, что такой человек уже нашелся, однако признаться в своих чувствах приятель пока не отважился. Тем временем г-н Гигельдорф подошел к дочери и, игнорируя наши вежливые поклоны, заявил:

– Луиза, я не позволю тебе ехать одной!

– Я не одна, папа, – упрямо ответила она. – Если ты не заметил, здесь много людей, и мы поедем славной компанией.

– Это неслыханно! Это, в конце концов, неприлично. А если по дороге кто-то из «славной компании», – слова эти он произнес презрительно, и по-прежнему не удостоив нас вниманием, – пристанет к тебе с недостойным предложением? Луиза, я не ограничиваю твоих прав на участие в гонке, но считаю, что с тобой должен отправиться телохранитель.

– Да? И кого же ты выбрал на эту роль?

– Твоего кузена Клауса, – г-н Гигельдорф махнул рукой, подзывая рыжеволосого юношу с чуть оттопыренными ушами.

– Клаус слишком много ест, а лишний вес для гоночного автомобиля недопустим. К тому же кузен станет ныть: «Когда мы уже приедем…» Нет, благодарю покорно. Балласт мне в дороге ни к чему. У меня есть более надежные защитники.

– Этот, что ли? – отец скосил глаза на Ивана и поморщился.

– Нет, конечно. Этот, – Луиза указала на бумажную икону Спасителя, прикрепленную на стекле, справа от руля, – и этот, – она плавным движением достала револьвер из неприметной кобуры на поясе. – Я уже взрослая девочка и сумею постоять за свою честь. Поверьте, мне грозит единственная опасность, что вы когда-нибудь задушите меня своей чрезмерной опекой.

Возражения г-на Гигельдорфа потонули в гудении клаксонов и дребезжании велосипедных звонков – так участники гонок приветствовали князя Щербатова и еще двух незнакомых мне господ, которые поднялись на балкон угловой башни.

– Др-р-рузья! Сор-р-ратники! – взревел князь, стараясь перекричать какофонию. – Сегодня мы с вами напишем новую страницу в истории автомобильного движения…

Я заметил, что Николай Сергеевич читает по бумажке и не стал записывать слово в слово. Раз уж мы едем вместе, обязательно представится возможность скопировать речь или, может быть, он просто подарит мне этот листок в качестве сувенира, на память о гонке Москва – Санкт-Петербург.

– Ты же еще не все автомобили рассмотрел, – дернул меня за рукав Иван. – Пойдем, покажу.

Мы пробрались через толпу зевак к потрепанной бричке со складным верхом. Только без лошади.

– Знаешь, что это? – хитро прищурился Пузырев.

– Бричка со складным верхом, – сказал я. – Только без лошади.

– А вот и не угадал. Это электромобиль.

– Глупый розыгрыш! Неужели я не отличу обыкновенную «кукушку»[7 - Прозвище одноконной коляски, в которой кучерское место было не впереди, а позади экипажа.] от самоходного экипажа?! – моему возмущению не было предела. – Кучер распряг лошадь и увел на водопой, а ты и рад каверзу устроить.

– Вовсе нет.

– Да как же нет?! Смотри, вот даже сундук с чьим-то скарбом на запятках стоит. Наверняка какой-то путешественник завернул посмотреть на пробег, а после старта пыль уляжется и он потащится на извозчике за нами следом, вдоль по Питерской, – тут я присмотрелся внимательнее, обнаружил провода, идущие из сундука к колесам, а также небольшие рычаги на кучерском облучке, и прикусил язык. – Так это что же, взаправдашний электромобиль?

Иван кивнул.

– Это не сундук, а гигантский аккумулятор. Энергии хватит примерно на сто верст. Потом уже придется запрягать лошадок и тащить до ближайшей электростанции, чтобы подзарядиться. Потому и сделана машина из старой брички. Гениально придумал, да?!

– Кто придумал?

– Ипполит Романов, инженер из Петербурга. Вон он, стоит рядом с князем на башне. Сегодня надеется побить рекорд скорости для электромобилей, поэтому могу предположить, что спалит батарею еще быстрее. Если до Солнечной Горы доберется – уже будет чудо.

– А позади «кукушки», под десятым номером, не твой ли драндулет стоит?

– Нет, это «самокат» Бориса Луцкого, который как раз выступает с балкона. Смотри-ка, прослезился. Готов спорить, сейчас о судьбах русской армии заговорит, – Иван прислушался. – Ну, точно. Ох, хитрый жук! Давно живет в Берлине и видит, как тамошние изобретатели зашибают огромные деньжищи, поставляя подобные коляски для военных нужд. Вот и этот намеревается выбить контракт с военным министерством. «Хоть и занесла меня нелегкая на чужбину, а все-таки желаю посильно быть полезен своему Отечеству», – передразнил он. – Пустомеля!

– Почему тебе не нравится его идея оснастить армию моторами?

– Идея-то хорошая, а коляска – дерьмо. В ней моторчик всего на полторы лошадиные силы. Если поставить сверху пулемет да пустить ее на поле боя, как предлагает горе-механик, то ущерба для армии будет гораздо больше, чем пользы.

– Что же он, не понимает этого?

– Понимает. Потому и торопится поскорее продать несколько колясок по две тысячи рублей. А потом пусть разоблачают и клеймят позором, деньги уже в кармане.

– Ничего себе цену заломил, наглец! – меня переполняло такое искреннее возмущение, что я не удержался и пнул «самокат». – Но вдруг Луцкой каким-то фартом выиграет гонку и генералы в Петербурге клюнут на его удочку?! Накупят барахла, потом – не приведи Господь, – война начнется, а мы не готовы. С изобретателя не спросишь, в Берлине сидит. В Берлине… О-го-го! Так может он нарочно? Подрывает боеспособность русского войска по заданию возможного противника? Потом еще из рук кайзера орден получит…

– Эка, брат, заносит тебя на поворотах! – рассмеялся Иван. – Никакой он не шпион и не диверсант, просто жадный хапуга. Но и генералы у нас вовсе не дураки, какими их в любимых тобой фельетонах выставляют. Рассудили логично: раз изобретатель привез свои детища из Берлина в Москву на паровозе, значит и сам подозревал, что они развалятся по дороге. Приказ по министерству уже отписан с четким приговором: «Самоходные коляски Луцкого не покупать». Однако повторюсь, идея создать моторизированный военный отряд пришлась по душе многим. Именно для этой цели я сконструировал свой драндулет.

Темно-красный автомобиль с высокими бортами выглядел очень внушительно. Крепость на колесах. Я вдруг представил, как она выезжает на поле боя. Шоффер защищен со всех сторон от шрапнели и осколков, а перед собой в любую секунду может поднять стальной щит с прорезью для глаз. За спиной у него место для пулеметчика, который поливает градом смертоносных пуль вражескую конницу или пехотную цепь. А потом автомобиль плавно разворачивается и быстро движется на другой участок фронта, где нужна огневая поддержка. Для того, чтобы выиграть войну хватит дюжины таких… Таких…

– Как ты назвал этот автомобиль, Иван?

– Никак. Пока достаточно и «драндулета». Отдам после гонки военным, пусть они имя подбирают. Зная наших генералов, не удивлюсь, если в итоге назовут «Красной стрелой», «Ильей Муромцем» или, к примеру, «Архангелом Гавриилом».

– Почему именно Гавриилом?

– А ты оцени, какая у него труба, – изобретатель нажал на клаксон, низкое гудение вознеслось над дворцовыми башнями, обрывая на полуслове напыщенную речь Луцкого.

Князь Щербатов воспользовался этой паузой, как мне показалось, с большим воодушевлением, и скомандовал: «Моторы на старт!»

Пузырев пригладил буйные вихры и стал натягивать перчатки.

– И за сколько ты отдашь драндулет армейским чинам? – поинтересовался я, прикидывая в уме, что стоимость такого автомобиля должна быть минимум вдвое больше треклятых «самокатов».

– Даром.

Неожиданный ответ приятеля породил во мне бурю противоречивых эмоций. С одной стороны, я восхищался его патриотизмом и стремлением порадеть за державу. Но если взглянуть с другого бока, то получались сплошные убытки и несусветная глупость. Видимо, Иван угадал мои сомнения по выражению лица, поскольку поспешил пояснить:

– Ты не думай, Жорж, даром я отдам лишь первый автомобиль. Его испытают на скорость по гладкой дороге и пересеченной местности, причем оба раза с полной загрузкой. Потом обстреляют на полигоне из берданок и пулеметов, чтобы проверить надежность защиты. А дальше уже решат, сколько драндулетов требуется для нужд империи. Вот тогда цену и назначу. Разумную, понятное дело. Мне ведь деньги не особо нужны, отец в любое время готов ссудить капитал на устройство автомобильного завода. Но без солидного заказа начинать такое предприятие бессмысленно. Не хочу повторить судьбу Фрезе и Яковлева.

– А это что за история?

– Не слыхал? Три года назад на Нижегородской ярмарке они выкатили свое изобретение с гордой надписью «первый русский автомобиль». Показали императору в надежде, что тот прокатится, захочет приобрести в личное пользование, а за ним и все дворяне начнут заказывать машины «как у Никки». Но царь-батюшка прошел мимо, даже не взглянув на диковинку. Видимо, настроения не было…

– Отнюдь, господа! – ворвался в беседу князь Щербатов, незаметно подошедший сзади. – Отнюдь! Да будет вам известно, что наш самодержец Николай Александрович – человек весьма наблюдательный и отличается изумительной памятливостью. В Нижнем Новгороде он с одного взгляда распознал подвох, ведь тот самый «первый русский» во всех деталях был скопирован с немецкого «Бенца». Потому и не удостоил внимания, дабы конфуза потом не случилось.

– Боже правый, ну какого конфуза, – начал возражать Пузырев, но князь его перебил.

– Самого неприятного! Давайте предположим, что император прокатился бы на поддельном автомобиле. Дальше фотографии об этом событии попадают в газеты. Вся Европа читает и смеется: русские не умеют делать автомобили, поэтому воруют их у немцев, а выдают за свои. Разве хотели бы вы подобных заголовков? Разве пойдут они на пользу авторитету императора?

Иван закусил губу.

– Это глупые политические игры, ничего общего с техникой не имеющие. Я знаю Яковлева много лет. Он такие моторы собирает, что весь мир завидует. На недавней промышленной выставке в Чикаго взял бронзовую медаль за двигатель собственной конструкции. При этом его нарочно задвинули, не пожелали, чтобы какой-то чужак обошел американских механиков. Но изобретение Евгения Петровича было самым лучшим!

– Почем вы знаете? – не желал отступать князь.

– Так я же купил все три мотора! Испытал собственноручно и выбросил американские на помойку. А яковлевский – наилучший! – поставил на этот вот драндулет и готов доказать преимущество русских моторов на дороге. Хотите пари, ваша светлость?

Г-н Щербатов нахмурил брови, но вдруг расхохотался, тряся своей эспаньолкой.

– Ай да Ванюша! Ай да спорщик! – он заключил Пузырева в сердечные объятия. – Да, я хочу пари. Требую! А вы, господин Базальтов, станете свидетелем нашего уговора. Вот мой автомобиль, тот самый «Бенц» – какая оригинальная ирония, да? Немецкий мотор стоит шести лошадей. Яковлевский способен составить конкуренцию?

– Еще как! – горячо воскликнул Иван. – В нем, пожалуй, наберется восемь лошадиных сил.

– Превосходно. Тогда поставим условие: кто из нас двоих первым доедет до Петербурга, тот и чемпион. Вне зависимости от результатов остальных гонщиков. Годится?

Пузырев протянул руку князю, но тут же сник.

– Черт побери… Совсем забыл. Я ведь только до Торжка поеду. Там мою машину заберут на армейский полигон для испытаний. Не получится у нас уговора. К тому же я обещался подвезти друга моего отца, господина Мармеладова, – Иван кивнул на человека в черном сюртуке, стоявшего неподалеку. – Вряд ли он захочет глотать пыль и трястись на высокой скорости.

Незнакомец производил странное впечатление. Годами он вроде был стар и волосы уже поседели, но при этом не утратил чуткого слуха, а двигался до того грациозно и стремительно, что я предположил в нем учителя танцев. «Нет, скорее фехтования», тут же передумал я, заглянув в его карие глаза – цепкие и колючие. Г-н Мармеладов в два шага приблизился к нашей компании и произнес, приподнимая шляпу:

– Простите, что вмешиваюсь, господа. Но я услышал свою фамилию, а потом и ваши опасения. Считаю необходимым прояснить ситуацию. Я совершенно не против быстрой езды. Какой же русский ее не любит?! Более того, в моих интересах попасть в Торжок как можно скорее, без задержек. Собственно, поэтому я и не стал нанимать извозчика или покупать билет на поезд, а напросился в автомобильную гонку.

Иван просиял и снова протянул руку князю, теперь уже без всяких оговорок.

– Пари на сто рублей! Кто первый до Торжка.

– Согласен, – князь сильно сжал его ладонь. – Еще одно важное дополнение. Мы испытываем моторы, а не удачу. На дороге может случиться всякое – рессора сломается или машина перевернется, не приведи Господь. Тогда фиксируем, кто окажется впереди на момент чрезвычайного происшествия. Ему и достаются сто целковых.

– Согласен, – кивнул Пузырев. – Закрепи уговор, Жорж!

Я разбил их рукопожатие, и спорщики заспешили к своим экипажам. Иван помог г-ну Мармеладову взобраться на место стрелка, там лежали две подушки, поэтому можно было устроиться с относительным комфортом для спины и, что немаловажно, вытянуть ноги. Меня же г-н Щербатов увлек к самому пижонскому автомобилю из всех представленных в гонке. Колеса с белой окантовкой – последний писк европейской моды. Хромированные рычаги блестят в лучах наконец-то пробудившегося солнца. Корпус покрашен в темно-синий цвет, напомнивший мне о кожуре бабаджанов, которые я уплетал во время недавней поездки в Баку.

– Где вам будет удобнее, господин Базальтов? – спросил князь. – Со мной на заднем сиденье или впереди, рядом с шоффером?

Я мысленно рассудил, что вопросы эти задавались исключительно из вежливости: даже самый радушный хозяин не захочет сидеть в тесноте и толкаться локтями с гостем. Особенно председатель клуба, да еще к тому же и дворянин. Поэтому я выбрал переднее кресло, за что удостоился благодарной улыбки Николая Сергеевича. В это время шоффер, заводивший мотор, разогнулся и приветливо кивнул. Увидев его закопченное лицо, я достал из кармана платок.

– Оботритесь, друг мой. Вы запачкались.

– Бросьте, Жорж! – улыбка князя стала шире. – Это не поможет. Ийезу родился с таким цветом кожи. Он из Абиссинии[8 - Устаревшее название Эфиопии.].

Я сконфуженно забормотал извинения, попутно разглядывая шоффера. Одет в темно-синюю ливрею, под цвет автомобиля. Фуражка и перчатки голубого цвета. Брюки черные. Ботинки черные. Щеки, лоб, нос – все черное. Только белки глаз выделяются на лице, словно звезды в безлунную ночь. Одна из «звезд» на миг погасла – абиссинец подмигнул мне и спросил гортанным голосом:

– Еду, княз?

Г-н Щербатов огляделся.

– Скоро, Ийезу, скоро. Только что двинулись велосипедисты. Мы дадим им гандикап минут в десять, а потом поедут автомобили. Чтобы не создавать толчею, договорились выезжать по очереди, в соответствии с выданными номерами. Так что мы отправимся последними, но, надеюсь, прибудем к финишу первыми. Это я вам объясняю, Жорж. Мой верный шоффер не знает столько русских слов, но рулит так ловко и быстро, что я не сомневаюсь в успехе. Ох, простите. Я вас так запросто назвал Жоржем… Вы не против? Превосходно. А то все эти «господа» – утомительная формальность. Мы же с вами первопроходцы. Искатели приключений. Магелланы неизъезженных дорог! Так-с… Десятый номер стартовал. Следующий – Пузырев, а за ним уж и мы. Через минуту.

Он достал золотой хронометр и уставился на циферблат. Я тоже украдкой поглядывал на часы, поэтому готов поклясться, что выдержал князь только тридцать семь секунд, после чего скомандовал:

– Трогай, Ийезу!




II


Черная грязь.

25 верст от Москвы.

10 часов 12 минут.

Восемьдесят лет назад Пушкин ехал в почтовой карете по обновленному государеву тракту[9 - Со времен Петра Первого так называлась дорога из Москвы в Петербург, ныне – Ленинградское шоссе.] и восхищался: вот она, дорога будущего – гладкая, широкая, без рытвин и буераков. С тех пор шоссе чуть ли не каждый год старательно улучшают, но выходит ровно наоборот.

Меня порой посещает крамольная мысль… Я выскажу ее здесь только как собственное мнение и если редактор с ним не согласится, то после просто изымет его, дабы не раздражать цензуру и не создавать проблем для публикации сих путевых заметок. Мысль, разумеется, ничем не подтвержденная, кроме ужасного состояния дороги, но именно это наглядное доказательство мозолило мне глаза с самой первой версты. И если уж говорить откровенно, то же самое подсказывало седалище, отбитое на кочках и ухабах. А что, если губернаторы приказывают своим подручным… Шепотком, разумеется, без подписей на гербовой бумаге… Приказывают нарочно портить проезжую часть, чтобы потом удалось стрясти побольше казенных денег на благоустройство?

Не отмахивайтесь, господа, так сразу от этой мысли. Ведь иначе придется допустить, что все наши губернаторы – идиоты, не умеющие справиться с элементарной задачей. Вот, скажем, в прошлые годы на выезде из Москвы дорогу размывали дожди, а по весне затапливали талые воды. Поручи любому мужику, даже не особо смышленому, осушить гиблое место – он первым делом выкопает две сточные канавы на обочинах. А что делает чиновник, которому государь доверил важнейший пост? Строит по краям высокие бордюры на французский манер и превращает большую дорогу в подобие коробки или плошки. Емкость эта быстро наполняется вязкой грязью, и если прежде здесь было трудно проехать, то теперь стало и вовсе невозможно. За каким чертом, спросите вы? Неужто и вправду дурак в высоком кресле сидит? Э, нет. Тут налицо хитрость. У племянника губернатора имеется кирпичный завод, где те самые бордюры и производят. Вот и затеяли катавасию, чтобы денежки рассовать по семейным карманам. Не мужику же, право слово, отдавать. Мужик за канаву сколько возьмет? Алтын. На бордюры же тысячи рублей списать возможно.

А в итоге что? Авария за аварией. На этих разнесчастных первых верстах мы потеряли сразу трех участников гонки. «Вивинус» взял со старта шибче всех, но почти сразу пробил колесо и скатился на обочину. Коляска Луцкого забуксовала в липком месиве, попыталась выехать, но слабенький мотор задымился от натуги. Каюсь, я отметил это не без злорадства. А чуть дальше строители вывалили на дорогу кучу щебня, как назло – за поворотом. Шоффер «Фиата» заметил препятствие слишком поздно. Крутанул руль, но автомобиль уже не слушался. Тормоза взвизгнули протяжно и громко, словно собака, которой наступили на хвост. Модная машина прочертила глубокую борозду и опрокинулась на бок.

– Убились! – воскликнул я в ажитации.

Наш «Бенц» как раз проползал мимо на мизерной скорости.

– Нет, нет, живы, – успокоил князь.

И верно, шоффер выскочил из перевернутой машины, как Петрушка из-за ширмы. Следом вылез мрачный хозяин.

– Ох и разругаются они сейчас, а то и подерутся. Любопытно! Притормозить бы… Но у нас пари с Пузыревым, а проигрывать я ненавижу! – Николай Сергеевич наклонился к моему уху и доверительно шепнул, – Хотя, по чести говоря, Жорж, нравится мне этот шельмец.

– Кто? – не сразу догадался я. – А-а-а, имеете в виду Пузырева?

– Его, голубчика. Его, наглеца!

– Позвольте, князь, но в чем же он наглец?

– Да в том, что хочет весь мир, как проволоку свернуть и в свой карман засунуть. Ванюша – автомобилист незаурядный. Мало ему владеть французским или немецким мотором, как иным любителям. Он желает сам конструировать и кататься на собственной машине, в полном смысле слова – собственной, понимаете?! Пузырев из тех истинных патриотов нашего Отечества, кто мечтает создать по-настоящему русский автомобиль. Чтобы и мотор, и колеса, и корпус, и прочие узлы его, производились из русского материала, русскими рабочими и под руководством русских инженеров. Никаких заморских карбюраторов и подвесок! Говорит: «Не умеем пока делать достойные образцы, значит, будем учиться и скоро научимся». Как, скажите, такого не любить?!

– Странно. Мне он давеча признался, что затеял производство совсем не из патриотических чувств, а потому, что для наших ужасных дорог нужны особо выносливые конструкции. Раз иностранные заводы не могут нас таковыми обеспечить, то придется делать свои.

Не хотелось разочаровывать князя, но я всегда исповедовал принцип: «дружба – дружбой, а истина дороже». Впрочем, г-н Щербатов ни капельки не расстроился, скажу больше – он засмеялся.

– Я давно живу на свете и успел убедиться на сотнях примеров, что мотивы людей не важны. Кто старается сделать лучше для России, тот и патриот. Даже если дороги наши терпеть не может. Но куда важнее крепких конструкций для нас сейчас – информация о состоянии этого шоссе. Необходимо составить карты для автомобилистов и отметить все опасные участки особыми значками. Опытные извозчики знают каждую яму на пути из Москвы в Петербург, каждый шаткий мостик или затопленную колею, в которой застревают колеса. Автомобилисты же едут наощупь. Не представляя, какая напасть поджидает на следующей версте.

– А расспросить тех же ямщиков не пробовали? – уточнил я.

– Пробовал. Зашел в трактир у почтовой станции, оплатил два самовара чая с баранками, и приготовился записывать. Но они рассказывают так же медленно, как едут на своих колымагах. Пока добьешься конкретных фактов, столько песен да побасенок выслушаешь… Не хватило у меня терпения. То ли дело автомобили. Вон, глядите, как полетел Романов на своей электрической повозке – птицы не угонятся. За ним австрияк на «Грэфе». Заметили? Он из тех лихачей, кто считает особым шиком проскакивать повороты, не сбавляя скорости. Но это огромный риск для гонщика. Пусть у него самые надежные шины – «Пневматик-Континенталь», даже они такой езды не выдержат.

– Лопнут?

Князь покачал головой, примериваясь как лучше объяснить.

– Вам знакомо понятие центробежной силы, Жорж? Ну да, вы же циклист. Наверняка сталкивались с тем, что на поворотах заднее колесо слегка заносит? Оно как бы скользит вбок. Это и есть центробежная сила. Автомобиль гораздо тяжелее, потому и занос у него посильнее будет. И в этот момент вся тяжесть махины переносится на оба наружных колеса. Это, доложу я вам, как Самсону удерживать на плечах целый храм.

Я кивнул.

– Покрышки при скольжении автомобиля цепляются за землю, – продолжал Николай Сергеевич. – Отсюда возникает адское трение. А если колеса слабо прокачаны, то еще и обода к земле прижимаются на повороте, придавливая кромку шины. От такого чрезмерного напряжения «Пневматики» изнашиваются быстрее, чем при обычной езде. Так что у лихачей шансов доехать до Петербурга крайне мало.

Я снова кивнул. Не только у лихачей мало шансов. Каждая машина в любую минуту может сойти с дистанции из-за неожиданной поломки. Автомобили – механизмы сложные, а потому менее совершенные. То ли дело велосипед: два колеса, цепь и педали. Чем проще, тем надежнее. Мысль эта мне понравилась, я поспешил тут же записать ее в блокнот, чтобы не забыть впоследствии и использовать в очерке для журнала.

Пока я делал заметки, нас обогнал пузыревский драндулет и я оказался под прицелом внимательных глаз г-на Мармеладова. Он сидел в кресле стрелка, и потому мог смотреть только назад. На убегавшие вдаль березы. На сердито насупленные тучи. На покосившиеся избы по обе стороны дороги. На княжеский «Бенц» или на колоритную фигуру за его рулем. Но нет, отчего-то странный пассажир предпочел иной объект для наблюдения – меня. Уж не знаю, по какому ведомству он служит, но очевидно, что ему гораздо интереснее изучать людей, а не окружающие пейзажи.

Я уже отмечал, что у этого господина взгляд острый и колкий. От него не ускользнет и мельчайшая деталь, а если даже спрячется где-то внутри, в самых потрохах, то взгляд этот срежет кожу, словно картофельную шелуху, покромсает тело на ломтики и выскребет оттуда все, что ему интересно. Выдержать сию пытку крайне тяжело, поэтому я отвернулся и стал рассматривать угольно-черный профиль шоффера.

– Вы гадаете, откуда в наших краях взялся абиссинец? – князь ухмыльнулся и, не обращая внимания на мои попытки оправдаться, продолжил. – Это вполне предсказуемо. Ийезу давно привык к подобным реакциям публики. На него все таращатся, разевают рты, а некоторые еще и пальцем тычут.

– Люди у нас невежливые, и зачастую ведут себя хуже дикарей! – воскликнул я опрометчиво и смутился: не сочтет ли шоффер это словечко обидным. – Хотя вы правы, история появления Ийезу в Москве мне действительно интересна.

– Он достался мне в подарок.

– Не понимаю, как можно подарить живого человека?! У нас давно уж отменили крепостное право и…

– Вы не так поняли, а скорее всего, я не так выразился, – Николай Сергеевич прогнал мои подозрения взмахом руки. – Три года назад поручик Булатович вернулся из экспедиции в Африку. С ним прибыли то ли восемь, то ли десять знатных абиссинцев – изучать государственное устройство Российской империи, чтобы потом внедрить наш многовековой опыт у себя. Среди гостей был принц и мне выпала честь принимать августейшую особу в загородной усадьбе. Разместил с уютом, в баньке попарил, устроил охоту и рыбалку. Его высочество настолько проникся, что, уезжая домой, оставил мне в благодарность человека из своей свиты. Так у африканских вельмож принято. Я, понятное дело, отнекивался, но в итоге пришлось принять дар, чтобы не нанести обиду принцу. Но вы уж не подумайте дурного, Жорж, я не крепостник и никаких притеснений Ийезу не чиню. Даю ему кров, одежду, пищу и жалование – двадцать рублей в месяц. Согласитесь, неплохой расклад?!

Я согласился. Хотя неприятное ощущение от оговорки князя никак меня не покидало. Подобное случается, когда глотнешь скисшего молока – вроде и сразу выплюнул гадость, а во рту еще долго остается неприятный привкус. Г-н Щербатов почувствовал это и поспешил увести разговор в новое русло.

– Кстати, знаком ли вам упомянутый прежде Александр Булатович?

Пришлось признать, что я впервые слышу эту фамилию.

– Правда, не знаете? А ведь личность выдающаяся, достойная эпоса. Поручик лейб-гвардии гусарского полка. Годами юн, но уже снискал славу бесшабашного искателя приключений. Представьте себе, Жорж, чтобы доставить важный приказ, он проскакал на верблюде через безводную пустыню. Напрямик! Гусары много пути не знают. Чуть не изжарился под палящим солнцем, но пакет привез на два дня раньше, чем курьеры, посланные в объезд. Этот прорыв решил исход войны.

– Какой войны? – переспросил я. – Мы уже, слава Богу, лет двадцать ни с кем не воевали.

Князь пожевал губы.

– Так-то оно так… Да не совсем. Вы читали в газетах о столкновениях в Африке? Итальянцы вторглись в Абиссинию, желая сделать эту страну своей колонией, но получили весьма существенный щелчок по носу.

– Припоминаю, хотя и смутно.

– Так это потому, что сообщения были весьма скудными. То да се, число убитых и раненых. Разве расскажешь в двух-трех строчках о многодневном штурме горной крепости Макэле или о хитроумной засаде в ущелье Агула? Разве запах типографской краски способен передать смрад распухающих на солнце трупов и пороховую гарь, витающую над пустынной равниной Адуя?! Разумеется, нет. А мне эти истории поведали непосредственные участники тех сражений – Булатович, Леонтьев, Артамонов. Наши офицеры-добровольцы выполняли в Африке тайную дипломатическую миссию. Помогали абиссинскому негусу – вроде как императору, если по-нашему, – подготовить армию к решающей битве с итальянцами. Муштровали солдат, обучали генералов стратегии и тактике. И весьма преуспели: разбитая наголову Италия подписала мирный договор и выплатила щедрую контрибуцию.

– России-то с того какая польза? – недоуменно пробормотал я. – Ввязались в чужую бойню на далеких берегах, а землями новыми не приросли.

– Польза – понятие растяжимое. На эту самую контрибуцию негус купил у России тридцать тысяч винтовок, а также пять миллионов патронов, да еще и с наценкой за срочную доставку – мы самый быстрый пароход из Одессы снарядили! Выгода налицо. Но ведь есть и иная польза, которая не измеряется толщиной кошелька. Мы не имели права бросить этот африканский народ в беде, поскольку абиссинцы – наши братья в православной вере. Удивлены, Жорж, а? Понимаю. Я сам, когда узнал, долго не мог сопоставить. Но можете мне поверить, в этом черном теле, – князь похлопал шоффера по плечу, – живет светлая христианская душа. Каждое воскресенье мы вместе едем в церковь, к причастию. Одна беда – исповедоваться Ийезу трудно. Слов мало знает, но ему, по большому счету, не в чем каяться. На двадцать целковых в месяц особо не согрешишь.

Князь засмеялся, и мне пришлось хихикнуть ради приличия, хотя шутка получилась вовсе не смешная. Абиссинец тоже улыбнулся, обнажая крупные белоснежные зубы.

– Давно живет в Москве, а русского языка не знает? – кивнул я на шоффера. – Странно. Заезжие шведы, французы и прочие иноземцы, уже к концу первого года сносно болтают по-нашему, а через три у них и акцент пропадает.

– Верно подмечено. Но Ийезу – тяжелый случай, нет у него способностей к обучению. Не то, что писать или читать, а даже говорить толком не выучился. Зато с автомобилем управляется идеально, будто всю жизнь сидит за рулем. Один изъян – останавливает машину слишком резко, у меня зубы порой щелкают.

Словно в подтверждение этих слов, абиссинец дернул тормозной рычаг. Князь покачнулся, но, привычный к подобным коллизиям, ухватился за плечи шоффера. Я же подвоха не ожидал и завалился вперед, пребольно ударившись коленями.

– Почувствовали? Вот такая манера езды у Ийезу. Сказочная. Встань передо мной, как лист перед травой. Как Сивка-Бурка перед Иваном… Кстати, а где же наш Ванюша? – лицо Николая Сергеевича выразило недоумение. – Только что впереди маячил и вдруг исчез.

Князь повертел головой, сделал несколько быстрых шагов в сторону, вернулся и всплеснул руками.

– Ох, прохвост! Неужели гонку продолжает? Я так и думал. Хочет любыми средствами пари выиграть. Иейзу, ну-ка скоренько заливай бензин. Бегом, говорю! Поедем догонять хитрована. Все-таки сто рублей на кону!

– Не спешите, ваша светлость. Давайте лучше выпьем чаю, – окликнул его г-н Мармеладов из открытого окна трактира. – Здесь подают превосходный чай, с сушеными лепестками василька и подсолнечника. Вы такого вкуса нигде не пробовали.

Г-н Щербатов раздувал ноздри, словно взмыленный конь, – возможно, это сравнение было не вполне уместно, но что поделать, я никак не мог выбросить из головы Сивку-Бурку. Однако размеренный голос г-на Мармеладова, а главное, само наличие этого персонажа здесь, поблизости, успокаивали растревоженную подозрительность князя. Здравый смысл подсказывал и ему, и мне, что без важного пассажира Пузырев никуда не уедет. Но, между тем, темно-красного драндулета нигде не видно.

Я огляделся. Шатер Клуба автомобилистов поставили во дворе земской больницы, тут не спрячешься. Все как на ладони. Лихач-австриец и шоффер «Панар-Левассора» о чем-то спорят – вроде бы вполголоса, но руками машут, что ветряные мельницы. Чуть поодаль Луи Мази присел на подножку «Клемана», снял клетчатое кепи и собирает пот со лба огромным платком. Неужели ему жарко? День далеко не солнечный, а в тенистом углу, где сквозняки забираются под пиджак, становится даже зябко. Я посмотрел на тучи. Да-а-а, похоже, скоро прольется дождь, причем изрядный. Изобретатель электромобиля… Как бишь его? А, Романов. Надо же, умудрился забыть такую фамилию! Ох, дырявая голова… Так вот, Романов этот тоже на небо уставился, переносицу трет пальцем. Переживает, поди, что гроза случится и молния попадет в его сундук с проводами. Интересно, повлияет ли это на батарею? Разрядится она или, наоборот, заполнится энергией под завязку? Надо записать для памяти, а потом непременно уточнить. Вот и фабрикант Глушаков появился. Оттесняет плечом нашего абиссинца, чтобы к механику прорваться. Ишь какой торопыга, хочет поскорее продолжить гонку. Да и кто не хочет? Даже «Вивинус» с заплатками на колесе докатился до Черной Грязи и уже гудит клаксоном: пора в путь-дорогу!

А Пузырева все нет.

– Куда же он запропастился? – допытывался князь у г-на Мармеладова.

– Отъехал по важному делу, а какому именно – не уточнил.

– И когда обещал вернуться?

– Через четверть часа. Но я предполагаю, что чуть задержится.

– С чего вы взяли? – прозвучало это грубовато, но г-н Щербатов все еще подозревал нечистую игру.

– Видите ли, ваша светлость, – г-н Мармеладов, напротив, был подчеркнуто вежлив, – я догадался, что за важное дело столь неожиданно возникло у пылкого юноши. Это классический случай febris amoris[10 - Любовная лихорадка (латинск.)]. А жизненный опыт позволяет мне утверждать: любовная лихорадка в четверть часа не излечивается. Поэтому и предлагаю вам устроить чаепитие. Калачи наисвежайшие, мед – душистый. Что еще нужно для счастья?!

Князь расплылся в улыбке и кивнул.

– Gaudeamus igitur, juvenes dum sumus[11 - Будем веселиться, пока мы молоды (латинск.) – начало легендарной песни вагантов из Парижского университета, ставшей международным гимном студентов.], а? Пусть тела наши уже изрядно обрюзгли и одряхлели, но души еще молоды. Они жаждут приключений и побед, на гоночной трассе и на любовных поприщах. И да, они сейчас весьма жаждут чаю! Василькового чаю, или какой он там, господин Мармеладов? Пойдемте же скорее, Жорж, пока калачи не остыли.

Своего шоффера он к столу не пригласил, да тот и не рвался разделить нашу компанию. Цапнул связку с дюжиной баранок, сел на крыльце, снял перчатки и захрустел всухомятку. Мне вдруг стало жаль этого кроткого и тихого абиссинца, я велел слуге отнести ему хотя бы стакан молока. Половой выполнил поручение с большой охотой, он как бы случайно коснулся руки Ийезу и теперь совал под нос трактирщику свои пальцы.

– Вишь-ка! Не запачкались. Значицца не чумазый он, а такого цвета и есть.

– Погоди, – задумчиво отмахнулся тот, – мабуть глотанет молока и зараз побелеет.

– А ежели энто черт? – перекрестилась жена трактирщика, поглядывая то в окно, то на иконы в красном углу. – Закоптился в пекле, жарючи грешников. Царю небесныя, утешителю, душе истины…

Эх, русский люд! Африканец лицом черен, а у наших крестьян да мещанок – потемки в головах. Все новое, незнакомое или удивительное им проще обозвать дьявольщиной или мракобесием, отмахнуться и забыть, нежели попытаться вникнуть – а кто? а как? а откуда? Дай им волю, всех изобретателей сожгут на костре. Причем на одном, чтоб еще и дровишек лишних не расходовать.

Князь, будто угадав направление моих раздумий, усмехнулся:

– Иной раз я размышляю на досуге, какая из двух российских бед страшнее для автомобилиста – дураки или дороги? И прихожу к выводу, что дураки всего хуже. Взять хотя бы «моторофобов»… Этих настолько пугает фырчанье бензинового двигателя, что они призывают священников придать автомобили анафеме. «Ибо дьявол бродит среди нас, аки лев рыкающий, и ищет, кого проглотить[12 - Цитата из Первого послания апостола Петра (глава 5, стих 8).]





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/stass-babickiy/aki-lev-rykauschiy/) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



notes


Сноски





1


Циклистами в конце XIX – начале ХХ веков называли велосипедистов. Причем слово это было куда более популярным, чем, собственно, велосипедист.




2


Велосипедной. Да, еще одно старинное словечко, которое часто употреблялось в дореволюционной прессе.




3


Популярная в те годы марка велосипеда.




4


В дореволюционных газетах использовалось именно такое написание, через двойную Ф.




5


Мера длины, равная 1066 м.




6


Мера веса, равная 16,3 кг.




7


Прозвище одноконной коляски, в которой кучерское место было не впереди, а позади экипажа.




8


Устаревшее название Эфиопии.




9


Со времен Петра Первого так называлась дорога из Москвы в Петербург, ныне – Ленинградское шоссе.




10


Любовная лихорадка (латинск.)




11


Будем веселиться, пока мы молоды (латинск.) – начало легендарной песни вагантов из Парижского университета, ставшей международным гимном студентов.




12


Цитата из Первого послания апостола Петра (глава 5, стих 8).



Если текст книги отсутствует, перейдите по ссылке

Возможные причины отсутствия книги:
1. Книга снята с продаж по просьбе правообладателя
2. Книга ещё не поступила в продажу и пока недоступна для чтения